Голова его болела он встал

Голова его болела он встал thumbnail

Выберите правильные варианты ответов. Для проверки выполненного задания нажмите кнопку «Проверить».

Знаки препинания между частями бессоюзного предложения

Сложные предложения в русском языке бывают двух видов: союзные и бессоюзные. В союзных сложных предложениях части связаны между собой интонацией и союзами или союзными словами. В бессоюзных сложных предложениях части связаны только интонацией.

Сравните три примера:

Белка прыгнула  с ветки на ветку, и на наши головы хлопьями посыпался снег;

Белка прыгнула  с ветки на ветку, поэтому  на наши головы хлопьями посыпался снег;

Белка прыгнула  с ветки на ветку – на  наши головы хлопьями посыпался снег.

Попробуем определить смысловые взаимоотношения между частями предложения в каждом примере. В первом предложении две части соединены, кроме интонации, сочинительным союзом И, основное значение которого  – указывать на последовательность событий. Во втором предложении две части соединены, кроме интонации, союзом (точнее, союзным аналогом) ПОЭТОМУ, главное назначение которого – указывать  на следствие тех событий, которые описаны в главной части сложного предложения.  А  в третьем примере союз отсутствует, определить суть отношений между частями предложения  точно мы не можем. Можно сказать, что там присутствуют и причинно-следственные отношения, и указание на последовательность событий одновременно.

Итак, сложные бессоюзные предложения отличаются от сложных союзных предложений тем, что в них менее четко выражены смысловые отношения между частями. Для того чтобы сделать смысловые взаимоотношения между частями сложного бессоюзного предложения более ясными, на письме используются разные знаки пунктуации: запятая, точка с запятой, двоеточие и тире.

Использование каждого знака пунктуации определяется специальным правилом.

Начнем с тех случаев, когда между частями  бессоюзного предложения ставится запятая или точка с запятой.

1. Между частями бессоюзного сложного предложения ставится запятая, если в нем просто перечисляются какие-то факты. В этом случае после запятой легко можно вставить союз И. Например:

Только что смеркалось, я  велел  казаку  нагреть  чайник по-походному (По Лермонтову).

2. Между частями бессоюзного сложного предложения, в котором перечисляются какие-то факты, может ставиться точка с запятой, если части предложения сильно распространены (содержат однородные члены, причастные или деепричастные обороты, уточнения и т.д.). Например:
Голова его болела; он  встал  было  на  ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван (Достоевский).

3. Точка с запятой может быть поставлена также в таком бессоюзном предложении, где части совершенно не зависят друг от друга. Такое сложное предложение можно, не разрушая смысла, разбить на несколько простых. Например:

На нем был надет лейб-кампанский мундир; голова его была сильно перепачкана грязью и в нескольких местах побита (Салтыков-Щедрин).

Теперь обратимся к правилам постановки двоеточия и тире. Выбор этих двух пунктуационных знаков зависит от значения частей предложения.

Существуют три случая, когда между частями сложного бессоюзного предложения нужно поставить двоеточие:

1) если вторая часть указывает на причину того, что описано в первой части, например: В развитых странах средний класс решает исход выборов: он составляет большинство населения. В это предложение можно вставить союз ПОТОМУ ЧТО;

2) если после первой части следует пояснение того, о чем идет речь в первой части, например: Напишите план работы: что нужно закупить и подготовить, с чего требуется начать, в какие сроки возможно завершение проекта» или Как все московские ваш батюшка таков: желал бы зятя он с звездами да с чинами (Грибоедов). В эти предложения между частями можно вставить союз А ИМЕННО;

3) если вторая часть имеет значение дополнения, и перед ней можно вставить союз ЧТО, например: Да я хотел вчера доложить: бороны починить надо (Толстой). В некоторых случаях, кроме этого союза, в предложение можно добавить и пропущенное сказуемое И УВИДЕЛ или И УСЛЫШАЛ, например: Он заглянул в комнату: за столом сидел человек и что-то быстро писал.

Тире между частями сложного бессоюзного предложения ставится при одном из четырех условий:

1) если сложное предложение имеет значение противопоставления и между частями можно вставить союз А или НО, например: Несколько раз оглянулся – никого не было (Толстой);

2) если в первом предложении есть значение времени или условия и перед ним можно вставить союз КОГДА или ЕСЛИ, например: Начальство хочет – мы должны повиноваться (Гоголь);

3) если вторая часть предложения указывает следствие того, что описано в первой части и перед ней можно вставить союз ТАК ЧТО, например: Назвался груздем – полезай в кузов (Пословица);

4) в редких случаях тире используется также для обозначения быстрой смены событий, например: Сыр выпал – с ним была плутовка такова (Крылов).

Основное содержание этого правила можно представить в виде таблицы, которую следует запомнить.

:

А или НО

КОГДА или ЕСЛИ

ТАК ЧТО

ПОТОМУ ЧТО

А ИМЕННО

ЧТО

Упражнение

  1. Я посмотрел на часы и понял_ поезд уже ушел.

  2. Эти вещи можно оставить_ они нам не пригодятся.

  3. Выпал снег_ в центре города начались автомобильные пробки.

  4. Ивлев поглядел кругом_  погода поскучнела_ со всех сторон натянуло линючих туч (Бунин).

  5. Чин следовал ему_ он службу вдруг оставил (Грибоедов).

  6. Ласточки прилетели_ лето хорошее будет.

  7. Вдруг Иван Иванович вскрикнул и обомлел_ ему показался мертвец (По Гоголю).

  8. Очевидцы дают противоречивые показания_ сложно принять верное решение.

  9. Я знаю_ в вашем сердце есть и гордость, и прямая честь (Пушкин).

  10. Решения вырабатывались непросто, в течение длительного времени_ требовалось учесть интересы всех сторон.

  11. Гром не грянет_ мужик не перекрестится (Пословица).

  12. И мы шествуем в таком порядке_ впереди идет Николай с препаратами или с атласами, за ним я, а за мною,  скромно поникнув  головою, шагает ломовой конь…(Чехов).

  13. Но оставим эти рассуждения_ они не идут сюда (Гоголь).

  14. Класс наполнялся вдруг разноголосными жужжаниями_ авдиторы выслушивали своих учеников (По Гоголю).

  15. Но в этом-то и цель образования_ изо всего сделать наслаждение (Толстой).

  16. В теперешнее время полезнее всего отрицание _ мы отрицаем (Тургенев).

  17. Надо его  ввести_ он робок, еще новичок… (Гончаров).

  18. Да пусть их переглотают друг друга живьем_ мне-то  чего? (Достоевский).

  19. Вы еще в опасности_ рана  может  открыться (Пушкин).

  20. Он  с  детства  отличался замечательною красотой;  к  тому же  он был самоуверен,  немного насмешлив и как-то забавно желчен_ он не мог не нравиться (Тургенев).

  21. Через минуту опять визг и смех_  пришлось ехать под  громадным нависшим камнем (Чехов).

  22. Все тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика_ столько-то с  ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания… (Чехов).

  23. «Нечего делать! – сказал наконец Базаров. – Взялся за гуж – не говори,  что не дюж! Приехали смотреть помещиков_ давай их смотреть!» (Тургенев).

  24. Вы взгляните на эту жизнь_ наглость и праздность  сильных,  невежество  и  скотоподобие  слабых, кругом бедность невозможная,  теснота,  вырождение,  пьянство,  лицемерие, вранье… (Чехов).

  25. Несем мы его в приемный покой, кровь льет – страшное дело, а он все просит, чтобы ногу его отыскали, и все  беспокоится_  в сапоге на отрезанной ноге двадцать рублей, как бы не пропали (Чехов).  

  26. Попадать под  суд  из-за Лаевского, терять время_ не стоит игра свеч (Чехов).

  27. Характерные  черты ломового коня,  отличающие его от таланта, таковы_ кругозор его тесен и резко ограничен специальностью; вне своей специальности он  наивен, как ребенок (Чехов). 

  28. Ему не чужды и вопросы науки_ он страшно сердится на себя за то, что забыл взять с Летающего острова семян от дерева, соком напоминающего русскую водку (Чехов).

  29. Ведь было время, когда ни один мужчина не разговаривал с нею так, как Кирилин, и сама она порвала  это  время,  как нитку, и погубила его безвозвратно_ кто же  виноват  в  этом? (Чехов)

  30. Вот уж год, как мы  с ним  находимся  в натянутых  отношениях_  он отвратительно отвечает мне  на экзаменах, а я ставлю ему  единицы (Чехов).

  31. По-моему, если пьеса хороша,  то,   чтобы  она  произвела  должное  впечатление,  нет  надобности утруждать  актеров_ можно ограничиться одним только чтением (Чехов).  

  32. Часто я забываю обыкновенные слова,  и  всегда  мне  приходится тратить много  энергии, чтобы  избегать в письме  лишних фраз  и ненужных  вводных предложений_ то  и другое  ясно свидетельствует об упадке умственной деятельности (Чехов).

  33. Но,  представьте, взглянул  мельком вперед_ в  первом  ряду  сидят рядышком какой-то генерал с лентой  и архиерей (Чехов).

  34. Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи_ Мороз-воевода дозором обходит владенья свои (Некрасов).

  35. Все эти  новости похожи одна на другую и  сводятся  к такому типу_ один француз сделал открытие,  другой – немец – уличил его, доказав, что это открытие было сделано еще в 1870 году каким-то американцем, а  третий – тоже  немец – перехитрил  обоих,  доказав  им,  что  оба они опростоволосились, приняв под микроскопом шарики воздуха  за темный пигмент (Чехов).

  36. Не подходите, не подходите_ вы с холода! (Гончаров).

  37. Я отворяю окно, и мне кажется, что я  вижу сон_ под окном, прижавшись к стене,  стоит женщина в  черном  платье, ярко освещенная  луной, и глядит на меня  большими глазами (Чехов). 

  38. Красота уходит_ красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира (Набоков).

Читайте также:  Болит шея около головы что это

Источник

— Конечно, она недостойна жить, — заметил офицер, — но ведь тут природа.

— Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!

— Нет, ты стой; я тебе задам вопрос. Слушай!

— Ну!

— Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне: убьешь ты сам старуху или нет?

— Разумеется, нет! Я для справедливости… Не во мне тут и дело…

— А по-моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!

Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, всё это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились… такие же точно мысли? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе?.. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание…

………..

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять часов, на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай был опять спитой, и опять в ее собственном чайнике.

— Эк ведь спит! — вскричала она с негодованием, — и всё-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван.

— Опять спать! — вскричала Настасья, — да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

— Чаю-то хошь?

— После, — проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене. Настасья постояла над ним.

— И впрямь, может, болен, — сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа, с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый. Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

— Чего дрыхнешь! — вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

— Болен аль нет? — спросила Настасья, и опять не получила ответа.

— Ты хошь бы на улицу вышел, — сказала она, помолчав, — тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь, что ль?

— После, — слабо проговорил он, — ступай! — и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с состраданием посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему всё грезилось, и всё странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же всё пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку… Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было всё тихо, точно все спали… Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил… А меж тем, может, и шесть часов било… И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы всё сообразить и ничего не забыть; а сердце всё билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить — дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись пришивая, но он одолел и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.

Читайте также:  Болит затылок и шея кружиться голова

Покончив с этим, он просунул пальцы в маленькую щель, между его «турецким» диваном и полом, пошарил около левого угла и вытащил давно уже приготовленный и спрятанный там заклад. Этот заклад был, впрочем, вовсе не заклад, а просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величиной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок, на одном дворе, где, во флигеле, помещалась какая-то мастерская. Потом уже он прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску, — вероятно, от чего-нибудь отломок, — которую тоже нашел на улице тогда же. Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок приладил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким образом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что «вещь» деревянная. Всё это хранилось у него до времени под диваном. Только что он достал заклад, как вдруг где-то на дворе раздался чей-то крик:

Источник

преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали!

– Конечно, она недостойна жить, – заметил офицер, – но ведь тут природа.

– Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», – я ничего не хочу говорить против долга и совести, – но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!

– Нет, ты стой; я тебе задам вопрос. Слушай!

– Ну!

– Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне: убьешь ты сам старуху или нет?

– Разумеется, нет! Я для справедливости… Не во мне тут и дело…

– А по-моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!

Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, все это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились… такие же точно мысли? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе?.. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание…

* * *

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.

Читайте также:  Хондроз болит спина и голова

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять часов на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай был опять спитой и опять в ее собственном чайнике.

– Эк ведь спит! – вскричала она с негодованием, – и все-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван.

– Опять спать! – вскричала Настасья, – да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

– Чаю-то хошь?

– После, – проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене. Настасья постояла над ним.

– И впрямь, может, болен, – сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый. Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

– Чего дрыхнешь! – вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

– Болен аль нет? – спросила Настасья, и опять не получила ответа.

– Ты хошь бы на улицу вышел, – сказала она, помолчав, – тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь, что ль?

– После, – слабо проговорил он, – ступай! – и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с состраданием посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему все грезилось, и всё странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку… Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было все тихо, точно все спали… Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил… А меж тем, может, и шесть часов било… И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы все сообразить и ничего не забыть; а сердце все билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить, – дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись, пришивая, но он одолел, и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все- таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.

Покончив с этим, он просунул пальцы в маленькую щель, между его «турецким» диваном и полом, пошарил около левого угла и вытащил давно уже приготовленный и спрятанный там заклад. Этот заклад был, впрочем, вовсе не заклад, а просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величиной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок, на одном дворе, где во флигеле помещалась какая-то мастерская. Потом уже он прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску, – вероятно, от чего-нибудь отломок, – которую тоже нашел на улице тогда же. Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить, таким образом, минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что «вещь» деревянная. Все это хранилось у него до времени под диваном. Только что он достал заклад, как вдруг где-то на дворе раздался чей-то крик:

– Семой час давно!

– Давно! Боже мой!

Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить вниз свои тринадцать ступеней, осторожно, неслышно, как кошка. Предстояло самое важное дело – украсть из кухни топор. О том, что дело надо сделать топором, решено им было уже давно. У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и

Источник