Не болит голова у дятла краткое содержание

Первый полнометражный фильм Динары Асановой — «Не болит голова у дятла» (1974).

История о семикласснике Севке Мухине по кличке Муха, не блистающем успехами в школе, но страстно мечтающем стать ударником, целыми днями барабанящем по бог весть как и из какого мусора собранной ударной установке, вслушающегося в стук дятла и находящего музыку в скрипе железных ворот, влюблённого в соседку по парте красавицу Иру. Поэтичная, добрая, лиричная — и в то же время тревожная — картина.

Внешне даже банальная, избитая тема, как часто про это пишут — «о трудностях переходного возраста и первой любви». Однако в ней нет ни подделываемой под детскость наивности, ни умилённого взгляда взрослого — «ой, все мы такими были, всё пройдёт». Не пройдёт. Кажется, что проходит. Но чаще всего жизнь — это уход в сторону от того сущностного и важного, что начинало приоткрываться в детстве, когда ещё не было груза разочарований и цинизма, отупения от однообразной, где придётся, работы и столь же однообразных и скучных развлечений.

Взгляд авторов отстранён от мира взрослых, смотрит на него как бы боковым зрением, центр внимания которого сосредоточен на происходящем с подростками, через маленькие трагедии мальчишки говоря об этом мире больше, чем иные прямые и конкретные формулировки.

Такие трагедии проходят чередой через весь фильм — это и неприятие взрослыми увлечения мальчика, видящих в нём беспутную блажь и всего лишь раздражающий и всем мешающий шум, и сравнения со старшим братом — успешным спортсменом, правильным и образцовым молодым человеком, и бессилие перед безличной властью билетёрши в кинотеатре, запросто пропустившей выглядящую старше подругу, но запершая дверь перед носом Мухи, и вполне личной и неодолимой силой соседа, ломающего барабаны, и как апогей этой неодолимости — финал фильма, разлучающий Севу и Иру.

Зримое, воплощённое зло являет сосед «Стакан Стаканыч», этакий косный мещанин и гонитель юного дарования. Вроде бы фигура вполне понятная, даже заштампованная. Видимо, в своё время зрители однозначно считали этот образ и разделились на два лагеря — «нонконформистов», противников «гонителя», и ему сочувствующих. Булат Окуджава в своё время так написал (или сказал) о фильме:

Какой точный рисунок, какие достоверные детали! А персонажи! А сила чувства!.. Помню восторженные отзывы, и вдруг резкое неприятие из уст одного раздраженного человека: «Да я бы тоже морду набил этому парнишке с его барабанами. Жить нельзя…» Меня огорчил этот отзыв, но тогда я не подумал о явлении, о гибнущем поколении совсем юных, гибнущем, в общем, по нашей вине. Тогда это воспринималось как частное событие; я еще не успел сформулировать болезни общества, мне был симпатичен мальчик, отвратителен его гонитель и не менее отвратителен хулитель фильма, весьма просвещенный человек. Все это не воспринималось как обобщение, как предостережение — просто кинофакт, но, конечно, талантливый, яркий, незаурядный […] (Окуджава Булат. Составителю сборника // Динара Асанова: у меня нет времени говорить неправду. Составитель сборника Ф. ГУКАСЯН. Искусство, Ленинградское отделение, 1989. С. 377)

Простые схемы, простые оппозиции. Прямо видится за этим перестроечные препирания о «демократах» и «консерваторах», вылившиеся позже в либеральный зуд. Надо полагать, что Стакан Стаканыч — это персонификация «репрессивного государства», а Муха — стонущий под «тоталитарным прессом» интеллигент. Как всё у них просто было, а главное — желание за каждым вздохом каждого автора углядеть высказывание в определённом идеологическом ключе. Чего-то никто не задумался: а как быть и Мухе, и этому «Стаканычу», один из которых не может не играть, а другой — не может спать? И обоим одинаково необходимо.

Впрочем, Булат Шалвович был в чём-то прав — весь фильм пронизывает отчуждение и тревожное настроение, может быть незаметное явно, но чувствующееся неким внутренним напряжением, наводящее на желание более широкого обобщения. Но оно воплотилось отнюдь и далеко не только в фигуре соседа. В сценах с ним, может быть, даже менее, чем в других эпизодах — слишком уж карикатурен, нелеп этот сосед.

У нас уже лет так сорок каждое следующее поколение — «потерянное». Уже засеребрились сединой виски ровесников тех ребят из фильма, у них выросли свои дети, а у кого-то уже есть и внуки, прошелестели застойные семидесятые, отбушевали перестроечные восьмидесятые, мертвечиной худших перемен прокатились девяностые, вот кончаются бессмысленные своим бескомпромиссным абсурдом нулевые — а молодые всё так же «потеряны», о чём мусолятся бесконечные, впрочем, уже и неинтересные своей затасканностью разговоры, и мы раз за разом начинаем с нуля.

Но авторский взгляд — это и не повествование от лица подростка, это взгляд зрелого и сопереживающего человека. Не высокомерно воздающего по делам и прикладывающего мерку, а старающегося понять.

Может быть одно из самых значимых достижений Асановой — такой подход к работе с детьми, когда они становятся соавторами картины. Сама она так рассказывала в интервью о съёмках:

— Это ваш первый полнометражный фильм. […] Расскажите, пожалуйста, как вам удалось «сыграть» между собой таких разных ребят? Заставить их быть предельно естественными перед камерой?

— В том-то и дело, что мы старались поменьше их «заставлять». Заставлять заучивать роли, например. Сценарий был прочитан детям всего один раз. […]

— Исполнителей главных ролей — Лену Цыплакову, Сашу Жезляева и Сашу Богданова […] мы и в жизни стремились сдружить между собой. Ведь по сценарию они знали друг друга «тыщу лет». Пока готовились к съемкам, очень много гуляли по Ленинграду с Леной и двумя Сашами. Мы говорили о жизни вообще и о том, как бы нам по правде сделать наш фильм. [….]

Ребята наши оказались очень чуткими, нетерпимыми к любой фальши. Работали перед камерой наравне со взрослыми […]. Но самую большую высоту, безусловно, взял Саша Жезляев.

Мы отдавали себе отчет в том, что идем на риск, утверждая его на главную роль. Ведь сразу выяснилось, что у него полное отсутствие слуха. Но он оказался упрямым в достижении цели. Постоянно делал упражнения для рук, с палочками барабанными не расставался. И — победил! Все импровизации на ударной установке исполняет в фильме он сам. […] Но что еще более важно: он впервые открыл для себя, что и его может волновать и будоражить настоящая музыка. Все ребята за время съемок стали взрослее, мудрее, засветились изнутри тем особенным светом, который оставило в них соприкосновение с искусством. […]

(Корконосенко Н. Ленинские искры. 1975. 24 сент. // Динара Асанова: у меня нет времени говорить неправду. Составитель сборника Ф. ГУКАСЯН. Искусство, Ленинградское отделение, 1989. С. 98—100)

В том же интервью она говорила и о содержании фильма:

— После третьего дубля с поездом,— рассказывает мне режиссер фильма Динара Асанова,— Саша Жезляев, играющий Муху, сказал: «Я теперь понял, почему Севка плачет в конце. Не потому, что она уезжает. От собственного бессилия…»

Да, они многое постигали перед камерой, актеры-семиклассники, и несли зрителям свое потрясение. Наверное, потому невозможно смотреть на маленькие трагедии Мухи снисходительно взрослым взглядом: «Возрастное — это пройдет…»

Нет, не пройдет. Чувство собственного достоинства — оно или есть в человеке, или его нет совсем. Оно — как охранная грамота, не позволяющая ему стать пажом красивой девчонки, состоять «при ней».

Не пройдет и одержимость музыкой. Не взял Сева ростом — зато у кого еще такие гибкие руки и такой тонкий музыкальный слух? […]

— Нам было очень важно показать,— продолжает нашу беседу режиссер,— как из четырнадцатилетнего мальчика выкристаллизовывается личность. Как стремительно взрослеют рядом друг с другом Ира и Севка. Он — потому, что страдает, она — от столкновения с Севкиной неординарностью, бескомпромиссностью. […] Наша Ира Федорова пока не понимает, как ей повезло на детство, в котором был такой вот неуемный Муха. А Севка — эта самая что ни на есть нефальшивая нота на всю жизнь. Помните песенку: «Кораблик детства возвратится»? В самые критические минуты взрослой жизни будут вставать в памяти Иры требовательные и преданные Севкины глаза».

На съемках фильма «Не болит голова у дятла»

В сборнике, в состав которого вошло интервью, были и такие слова, принадлежащие Асановой:

Как и у первого моего фильма, у этого тоже необычное название: «Не болит голова у дятла». По этому поводу хочу заметить: ученые утверждают, что у дятлов бывает сотрясение мозга. От безуспешного ли постукивания или ненужного напряжения, этого никто еще не доказал… […] Не знаю, как дело обстоит с дятлами, но у нас еще до сегодняшнего дня головная боль из-за этого фильма. Он давно уже существует помимо нас, но мы все еще поглощены им. Фильм этот — попытка исследовать внутренний мир подростка. В пятнадцать лет он сопоставляет себя с окружающим его миром, пытается разобраться в своей индивидуальности, наталкивается на трудности при попытке переделать себя. Детям этого возраста — хотя детьми их, пожалуй, уже не назовешь — присуще острое желание обратить на себя внимание взрослых, дать им понять, что вот мы рядом, мы живы, у нас свои желания… Подростку часто кажется, что к нему проявляют слишком мало интереса. Поэтому поведение нашего героя нередко агрессивно, так он пытается утвердить себя.

В этом возрасте подросток обязательно хочет быть и любимым, и признанным. Его состояние определяется тем, что он уже не ребенок, но далеко еще не взрослый: с одной стороны, требования к нему предъявляются как к взрослому, с другой стороны, его наказывают, как маленького ребенка.

Эту драматическую неопределенность своего состояния подросток чувствует очень остро. Он не хочет понять, что в этой двойственности заложен плодотворный источник его духовного становления.

Фильм этот о подростках, но совсем не исключительно для подростков, он обращен и к взрослым. В этом вопросе самым важным для нас было найти интонацию, лишенную риторики и нравоучений, найти такой материал, с которым подросток мог бы себя отождествить. Историю, которая могла бы по-настоящему заинтересовать его. И найти такого героя, в котором каждый узнал бы себя.

Поэтому фильм пронизан лирической, романтической музыкой и спортом. Поэтому и сюжет его — история любви, и герой его — заурядный подросток, обещающий вырасти в необыкновенного человека. Это не означает, что он станет каким-то крупным музыкантом. Просто речь идет о талантливой личности.

Почти все — и критики, и зрители — ставили один и тот же вопрос: как вы работали с детьми? Ведь получается впечатление, что кинокамеры для них не существует, они ведут себя так же непринужденно, как в жизни.

Наши исполнители […] поняли всю серьезность этой темы, почувствовали, что им доверяют, что их любят и хотят им помочь. Поняли они также, что их замечают, уделяют им внимание. Самая важная задача — оставаться самими собой — одновременно и самая трудная. Сценарий читался детям только один раз. Сами они его не читали, только слушали. Когда затем начались съемки, ребята сами должны были подавать реплики. Наша задача заключалась лишь в том, чтобы при повторных съемках подводить детей к диалогам, указанным в сценарии. Были, конечно, отклонения от текста. Но какую это им доставляло радость, когда мы говорили: «Да, так хорошо, так правильно!» И они старались быстро все усвоить, чтобы скорей закончить съемки. Они считали, что они сами авторы сюжета.

Больше, чем сам режиссёр, сказать трудно. Тем более когда сказано столь определённо и ясно. Нам остаётся только пересматривать фильм, наслаждаться работой авторов и — думать, думать, чувствствовать и пытаться понять, в чём же всё-таки заключается магия световых пятен на белом полотне, когда вроде бы известны и рецепты, и обстоятельства, а приёмы по косточкам разобраны в учебниках и преподаются в соответствующих учебных заведениях.

Эта статья была опубликована на Редаре 21 октября 2009 г. и размещается в рамках моего мемориального мини-проекта.

О других фильмах Динары Асановой:

Ключ без права передачи (1976)

Никудышная (1980)