От царьградских от курений голова болит

От царьградских от курений голова болит thumbnail

1

Под броней с простым набором,
Хлеба кус жуя,
В жаркий полдень едет бором
Дедушка Илья;

2

Едет бором, только слышно,
Как бряцает бронь,
Топчет папоротник пышный
Богатырский конь.

3

И ворчит Илья сердито:
«Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживешь?

4

Двор мне, княже, твой не диво,
Не пиров держусь,
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!

5

Но обнес меня ты чарой
В очередь мою —
Так шагай же, мой чубарый,
Уноси Илью!

6

Без меня других довольно:
Сядут — полон стол;
Только лакомы уж больно,
Любят женский пол.

7

Все твои богатыри-то,
Значит, молодежь —
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживешь!

8

Тем-то я их боле стою,
Что забыл уж баб,
А как тресну булавою,
Так еще не слаб!

9

Правду молвить, для княжого
Не гожусь двора,
Погулять по свету снова
Без того пора.

10

Не терплю богатых сеней,
Мраморных тех плит;
От царьградских от курений
Голова болит;

11

Душно в Киеве, что в скрине, —
Только киснет кровь,
Государыне-пустыне
Поклонюся вновь!

12

Вновь изведаю я, старый,
Волюшку мою —
Ну же, ну, шагай, чубарый,
Уноси Илью!»

13

И старик лицом суровым
Просветлел опять,
По нутру ему здоровым
Воздухом дышать;

14

Снова веет воли дикой
На него простор,
И смолой и земляникой
Пахнет темный бор.

Анализ стихотворения «Илья Муромец» Алексея Толстого

Произведение «Илья Муромец» А.К. Толстого написано в жанре былины. Оно имеет характерный для былины тягучий распевный слог, схожий с народными песнями, и изобилует эпитетами.

Былина представляет из себя монолог богатыря Ильи Муромца, обращённый к князю Владимиру. В первом и втором катренах Толстой описывает окружающий Илью пейзаж, используя при этом эпитеты (жаркий полдень, папортник пышный). В том разделе мы узнаём, что Илья уже не молод — автор называет его «дедушкой».

Это указание на возраст даёт читателю понять, что Илья Муромец — мудр и опытен, может бесстрастно рассуждать о княжеском дворе. Он уже отслужил своё, но еще имеет недюженную силу («а как тресну булавою, так еще не слаб»).

Богатырь вёл честную и скромную жизнь, не гонялся за богатствами (не терплю богатых сеней, мраморных тех плит — вновь эпитеты), не чествовал царских пиров, пьянства и распутных женщин. И, тем не менее, он обижен на князя Владимира, не приветившего Илью за своим столом, в своём доме, несмотря на заслуги богатыря («но обнес меня ты чарой в очередь мою»).

Илья Муромец укоряет Владимира за приближение неопытной и честолюбивой молодёжи и за то, что не чтит князь опытных и доказавших годами свою верность стариков:

Все твои богатыри-то,
Значит, молодежь —
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживешь.

С высоты своего возраста богатырь понимает, что он слишком прост для княжьего двора («правду молвить, для княжого не гожусь двора»). Да и не привык он к тесным княжьим покоям, он жаждет свободы, и воссоединения с природой. Но, в то же время, богатырь хочет признания своих заслуг, ведь Киев и вся Киевская Русь обязаны ему сохранением своей целостности и независимости. Илья рассержен, что несмотря на честную службу, которой он посвятил всю жизнь, он нежеланный гость на княжьем дворе.

К концу произведения негодование и обида сменяются спокойствием, которое навевает и поддерживает окружающий пейзаж:

Снова веет воли дикой
На него простор,
И смолой и земляникой
Пахнет темный бор.

В произведении кроме эпитетов были использованы следующие художественные приемы:

  • метафоры («лицом суровым просветлел», «сядут – полон стол»);
  • антитеза («…твои богатыри-то… молодежь – вот без старого Ильи-то как ты проживешь!»).

Это произведение говорит читателю о том, что забывать старые заслуги не годится. Человек, внесший весомый вклад в судьбу своей Родины, заслуживает почтения даже в преклонном возрасте.

  • Следующий стих → Алексей Толстой — Против течения
  • Предыдущий стих → Алексей Толстой — Змей Тугарин

Читать стих поэта Алексей Толстой — Илья Муромец на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.

Источник

Из того ли то из города из Мурома,

Из того села да Карачарова

Выезжал удаленький дородный добрый

                                                   молодец.

Он стоял заутреню во Муроме,

А й к обеденке поспеть хотел он 

в стольный Киев-град.

Да й подъехал он ко славному ко городу 

                                                к Чернигову.

У того ли города Чернигова

Нагнано-то силушки черным черно.

А й черным-черно, как чёрна ворона.

Так пехотою никто тут не прохаживат, 

На добром коне никто тут не проезживат, 

Птица чёрный ворон не пролётыват, 

Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей,

Он как стал-то эту силушку великую, 

Стал конём топтать да стал копьём колоть, 

А й побил он эту силу всю великую.

Он подъехал-то под славный 

                                    под Чернигов-град, 

Выходили мужички да тут черниговски 

И отворяли-то ворота во Чернигов-град, 

А й зовут его в Чернигов воеводою. 

Говорит-то им Илья да таковы слова:

— Ай же мужички да вы черниговски!

Я не йду к вам во Чернигов воеводою. 

Укажите мне дорожку прямоезжую, 

Прямоезжую да в стольный Киев-град.

Говорили мужички ему черниговски:

— Ты, удаленький дородный добрый молодец,

Ай ты, славный бога´тырь да святорусскиий!

Прямоезжая дорожка заколодела,

Заколодела дорожка, замуравела.

А й по той ли по дорожке прямоезжею

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром коне никто да не проезживал.

Как у той ли то у Грязи-то у Чёрноей,

Да у той ли у берёзы у покляпыя,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Сидит Соловей Разбойник на сыром дубу, 

Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын. 

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному. 

И от его ли то от посвиста соловьего,

И от его ли то от покрика звериного

Те все травушки-муравы уплетаются,

Все лазоревы цветочки осыпаются,

Тёмны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей — то все мертвы лежат. 

Читайте также:  Когда трясу головой болит слева

Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст, 

А й окольноей дорожкой — цела тысяча.

Он спустил добра´ коня да й богатырского,

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

Его добрый конь да богатырскии

С горы на´ гору стал перескакивать,

С холмы на холмы стал перемахивать,

Мелки реченьки, озёрка промеж ног пускал. 

Подъезжает он ко речке ко Смородине,

Да ко тоей он ко Грязи он ко Чёрноей,

Да ко тою ко берёзе ко покляпыя,

К тому славному кресту ко Леванидову. 

Засвистал-то Соловей да по-соловьему, 

Закричал злодей-разбойник по-звериному 

—Так все травушки-муравы уплеталися,

Да й лазоревы цветочки осыпалися,

Тёмны лесушки к земле все приклонилися. 

Его добрый конь да богатырский

А он на корни да спотыкается —

А й как старый-от казак да Илья Муромец

Берёт плёточку шелковую в белу´ руку´,

А он бил коня да по крутым ребрам, 

Говорил-то он Илья таковы слова:

— Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!

Али ты идти не хошь, али нести не можь?

Что ты на корни, собака, спотыкаешься?

Не слыхал ли посвиста соловьего,

Не слыхал ли покрика звериного,

Не видал ли ты ударов богатырскиих?

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый, 

Во свои берёт во белы он во ручушки,

Он тетивочку шелковеньку натягивал,

А он стрелочку калёную накладывал,

Он стрелил в того-то Соловья Разбойника, 

Ему выбил право око со косицею,

Он спустил-то Соловья да на сыру землю, 

Пристегнул его ко правому ко стремечку

                                                       
 булатному,

Он повёз его по славну по чисту´ полю´,

Мимо гнёздушка повёз да соловьиного.

Он приехал-то во славный стольный Киев-град 

А ко славному ко князю на широкий двор.

А й Владимир-князь он вышел со Божьей

                                                       
   церкви´,

Он пришёл в палату белокаменну,

Во столовую свою во горенку,

Он сел есть да пить да хлеба кушати, 

Хлеба кушати да пообедати.

А й тут старыя казак да Илья Муромец 

Становил коня да посередь двора,

Сам идёт он во палаты белокаменны. 

Проходил он во столовую во горенку,

На пяту он дверь-то поразмахивал, 

Крест-от клал он по-писаному,

Вёл поклоны по-учёному,

На все на три, на четыре на сторонки низко

                                                       
  кланялся,

Самому князю Владимиру в особину,

Ещё всем его князьям он подколенныим.

Тут Владимир-князь стал молодца 

                              выспрашивать:

— Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный 

                                              добрый молодец, 

Тебя как-то, молодца, да именем зовут, 

Величают, удалого, по отечеству?

Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:

— Есть я с славного из города из Мурома,

Из того села да Карачарова,

Есть я старыя казак да Илья Муромец, 

Илья Муромец да сын Иванович.

Говорит ему Владимир таковы слова:

— Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да й давно ли ты повыехал из Мурома

И которою дороженькой ты ехал в стольный

                                   Киев-град?

Говорил Илья он таковы слова:

— Ай ты славныя Владимир стольно-киевский!

Я стоял заутреню христосскую во Муроме,

А й к обеденке поспеть хотел я в стольный 

                                                   
 Киев-град, 

То моя дорожка призамешкалась.

А я ехал-то дорожкой прямоезжею, 

Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то 

                                                  Чернигов-град, 

Ехал мимо эту Грязь да мимо Чёрную,

Мимо славну реченьку Смородину,

Мимо славную берёзу ту покляпую,

Мимо славный ехал Леванидов крест.

Говорил ему Владимир таковы слова:

— Ай же, мужичище-деревенщина,

Во глазах, мужик, да подлыгаешься,

Во глазах, мужик, да насмехаешься!

Как у славного у города Чернигова

Нагнано тут силы много множество —

То пехотою никто да не прохаживал

И на добро´м коне никто да не проезживал, 

Туда серый зверь да не прорыскивал,

Птица чёрный ворон не пролётывал.

А й у той ли то у Грязи-то у Чёрноей,

Да у славноей у речки у Смородины,

А й у той ли у берёзы у покляпыя,

У того креста у Леванидова

Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын. 

То как свищет Соловей да по-соловьему,

Как кричит злодей-разбойник по-звериному 

—То все травушки-муравы уплетаются,

А лазоревы цветочки прочь осыпаются,

Тёмны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей — то все мертвы лежат. 

Говорил ему Илья да таковы слова:

— Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!

Соловей Разбойник на твоём дворе.

Ему выбито ведь право око со косицею,

И он ко стремени булатному прикованный.

То Владимир-князь-от стольно-киевский

Он скорёшенько вставал да на резвы´ ножки´, 

Кунью шубоньку накинул на одно плечко´,

То он шапочку соболью на одно ушко´,

Он выходит-то на свой-то на широкий двор 

Посмотреть на Соловья Разбойника.

Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:

— Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему, 

Закричи-тко ты, собака, по-звериному. 

Говорил-то Соловей ему Разбойник Одихмантьев 

                                                       
         сын:

— Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

А не вас-то я хочу да и послушати.

Я обедал-то у старого каза´ка Ильи Муромца, 

Да его хочу-то я послушати…

Говорил Илья да таковы слова:

Читайте также:  Болит очень голова закладывает нос что это может быть

— Ай же, Соловей Разбойник Одихмантьев сын!

Засвищи-тко ты во по´лсвиста соловьего,

Закричи-тко ты во по´лкрика звериного… 

Засвистал как Соловей тут по-соловьему, 

Закричал Разбойник по-звериному —

Маковки на теремах покривились,

А око´ленки во теремах рассыпались.

От него, от посвиста соловьего,

А что есть-то людушек — так все мертвы лежат. 

А Владимир-князь-от стольно-киевский 

Куньей шубонькой он укрывается.

А й тут старый-от казак да Илья Муромец,

Он скорёшенько садился на добра коня,

А й он вёз-то Соловья да во чисто поле,

И он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

— Тебе полно-тко свистать да по-соловьему, 

Тебе полно-тко кричать да по-звериному,

Тебе полно-тко слезить да отцов-ма´терей,

Тебе полно-тко вдовить да жён молодыих,

Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых

                                                       
 детушек!

           1

Под броней с простым набором,

   Хлеба кус жуя,

В жаркий полдень едет бором

   Дедушка Илья;

           2

Едет бором, только слышно,

   Как бряцает бронь,

Топчет папоротник пышный

   Богатырский конь.

           3

И ворчит Илья сердито:

   «Ну, Владимир, что ж?

Посмотрю я, без Ильи-то

   Как ты проживешь?

           4

Двор мне, княже, твой не диво,

   Не пиров держусь,

Я мужик неприхотливый,

   Был бы хлеба кус!

           5

Но обнес меня ты чарой

   В очередь мою —

Так шагай же, мой чубарый,

   Уноси Илью!

           6

Без меня других довольно:

   Сядут — полон стол;

Только лакомы уж больно,

   Любят женский пол.

           7

Все твои богатыри-то,

   Значит, молодежь —

Вот без старого Ильи-то

   Как ты проживешь!

           8

Тем-то я их боле стою,

   Что забыл уж баб,

А как тресну булавою,

   Так еще не слаб!

           9

Правду молвить, для княжого

   Не гожусь двора,

Погулять по свету снова

   Без того пора.

           10

Не терплю богатых сеней,

   Мраморных тех плит;

От царьградских от курений

   Голова болит;

           11

Душно в Киеве, что в скрине, —

   Только киснет кровь,

Государыне-пустыне

   Поклонюся вновь!

           12

Вновь изведаю я, старый,

   Волюшку мою —

Ну же, ну, шагай, чубарый,

   Уноси Илью!»

           13

И старик лицом суровым

   Просветлел опять,

По нутру ему здоровым

   Воздухом дышать;

           14

Снова веет воли дикой

   На него простор,

И смолой и земляникой

   Пахнет темный бор.

Май 1871

Источник

Рубцов Н. М.
Хлеб

Положил в котомку сыр, печенье,
Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял.
– Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль! –
Всё же бабка сунула краюху!
Всё на свете зная наперёд,
Так сказала:
– Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несёт…

Рылеев К. Ф.
Иван Сусанин (дума)

“Куда ты ведёшь нас?.. не видно ни зги! –
Сусанину с сердцем вскричали враги, –
Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;
Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;
Но тем Михаила тебе не спасти!

Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует,
Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..
Веди ж нас, – так будет тебе за труды;
Иль бойся: не долго у нас до беды!
Заставил всю ночь нас пробиться с метелью…
Но что там чернеет в долине за елью?”

“Деревня! – сарматам в ответ мужичок –
Вот гумна, заборы, а вот и мосток.
За мною! в ворота! – избушечка эта
Во всякое время для гостя нагрета.
Войдите, – не бойтесь!” – “Ну, то-то, москаль!..
Какая же, братцы, чертовская даль!

Такой я проклятой не видывал ночи,
Слепились от снегу соколии очи…
Жупан мой – хоть выжми – нет нитки сухой! –
Вошед, проворчал так сармат молодой. –
Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!
Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!”

Вот скатерть простая на стол постлана;
Поставлено пиво и кружка вина,
И русская каша и щи пред гостями,
И хлеб перед каждым большими ломтями.
В окончины ветер, бушуя, стучит;
Уныло и с треском лучина горит.

Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,
Лежат беззаботно по лавкам сарматы.
Все в дымной избушке вкушают покой;
Один, настороже, Сусанин седой
Вполголоса молит в углу у иконы
Царю молодому святой обороны!..

Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.
Сусанин поднялся и в двери тайком…
“Ты ль это, родимый?.. А я за тобою!
Куда ты уходишь ненастной порою?
За полночь… а ветер ещё не затих;
Наводишь тоску лишь на сердце родных!”

“Приводит сам бог тебя к этому дому,
Мой сын, поспешай же к царю молодому;
Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей;
Что гордые ляхи, по злобе своей,
Его потаённо убить замышляют
И новой бедою Москве угрожают!

Скажи, что Сусанин спасает царя,
Любовью к отчизне и вере горя.
Скажи, что спасенье в одном лишь побеге
И что уж убийцы со мной на ночлеге”. –
“Но что ты задумал? подумай, родной!
Убьют тебя ляхи… Что будет со мной?

И с юной сестрой и матерью хилой?” –
– “Творец защитит вас святой своей силой.
Не даст он погибнуть, родимые, вам:
Покров и помощник он всем сиротам.
Прощай же, о сын мой, нам дорого время;
И помни: я гибну за русское племя!”

Рыдая, на лошадь Сусанин младой
Вскочил и помчался свистящей стрелой.
Луна, между тем, совершила полкруга;
Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.
На небе восточном зарделась заря:
Проснулись сарматы – злодеи царя.

“Сусанин! – вскричали, – что молишься богу?
Теперь уж не время – пора нам в дорогу!”
Оставив деревню шумящей толпой,
В лес тёмный вступают окольной тропой.
Сусанин ведёт их… Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло:

То скроется быстро, то ярко блеснёт,
То тускло засветит, то вновь пропадёт.
Стоят не шелохнясь и дуб, и берёза;
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.

Друг за другом идут в молчанье сарматы;
Всё дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес –
Всё глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними;
И сосны и ели ветвями густыми,

Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели.
Вотще настороже тревожное ухо:
Всё в том захолустье и мёртво и глухо…
“Куда ты завёл нас?” – лях старый вскричал.
“Туда, куда нужно!” – Сусанин сказал. –

“Убейте! замучьте! – моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: – я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит”. –

“Злодей!” – закричали враги закипев, –
“Умрёшь под мечами!” – “Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, то бодро и смело
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!” –

“Умри же!” – сарматы герою вскричали –
И сабли над старцем, свистя, засверкали! –
“Погибни, предатель! Конец твой настал!”
И твёрдый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!

Толстой А. К.
Илья Муромец

Под бронёй с простым набором,
Хлеба кус жуя,
В жаркий полдень едет бором
Дедушка Илья;

Едет бором, только слышно,
Как бряцает бронь,
Топчет папоротник пышный
Богатырский конь.

И ворчит Илья сердито:
“Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживёшь?

Двор мне, княже, твой не диво,
Не пиров держусь,
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!

Но обнёс меня ты чарой
В очередь мою –
Так шагай же, мой чубарый,
Уноси Илью!

Без меня других довольно:
Сядут – полон стол;
Только лакомы уж больно,
Любят женский пол.

Все твои богатыри-то,
Значит, молодёжь –
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживёшь!

Тем-то я их боле стою,
Что забыл уж баб,
А как тресну булавою,
Так ещё не слаб!

Правду молвить, для княжого
Не гожусь двора,
Погулять по свету снова
Без того пора.

Не терплю богатых сеней,
Мраморных тех плит;
От царьградских от курений
Голова болит;

Душно в Киеве, что в скрине, –
Только киснет кровь,
Государыне-пустыне
Поклонюся вновь!

Вновь изведаю я, старый,
Волюшку мою –
Ну же, ну, шагай, чубарый,
Уноси Илью!”

И старик лицом суровым
Просветлел опять,
По нутру ему здоровым
Воздухом дышать;

Снова веет воли дикой
На него простор,
И смолой и земляникой
Пахнет тёмный бор.

Толстой А. К.
Курган

В степи, на равнине открытой,
Курган одинокий стоит;
Под ним богатырь знаменитый
В минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,
Дружина дралася три дня,
Жрецы ему разом заклали
Всех жён и любимца коня.

Когда же его схоронили
И шум на могиле затих,
Певцы ему славу сулили,
На гуслях гремя золотых.

“О витязь, делами твоими
Гордится великий народ!
Твое громоносное имя
Столетия все перейдёт!

И если курган твой высокий
Сровнялся бы с полем пустым,
То слава, разлившись далёко,
Была бы курганом твоим!”

И вот миновалися годы,
Столетия вслед протекли,
Народы сменили народы,
Лицо изменилось земли;

Курган же с высокой главою,
Где витязь могучий зарыт,
Ещё не сровнялся с землёю,
По-прежнему гордо стоит;

А витязя славное имя
До наших времён не дошло.
Кто был он? Венцами какими
Своё он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?
Какие он жёг города?
И смертью погиб он какою?
И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий,
Наездник державный забыт,
И тризны в пустыне широкой
Никто уж ему не свершит.

Лишь мимо кургана мелькает
Сайгак, через поле скача,
Иль вдруг на него налетает,
Крилами треща, саранча;

Порой журавлиная стая,
Окончив подоблачный путь,
К кургану шумит подлетая,
Садится на нём отдохнуть;

Тушканчик порою проскачет
По нём при мерцании дня,
Иль всадник высоко маячит
На нём удалого коня;

А слёзы прольют разве тучи,
Над степью плывя в небесах,
Да ветер лишь свеет летучий
С кургана забытого прах.

Когда же на западе дальний,
Бледнея, скрывается день,
Сидит на кургане печально
Забытого витязя тень,

Сидит и вздыхает глубоко:
“Где слава, где слава моя?
Минувшие веки далёко,
Отторгнут от прошлого я!

О жизни своей вспомяну ли?
Всё было иначе тогда!
Певцы, вы меня обманули,
Венцов моих нет и следа!

И если бы знал я, как скоро,
Как скоро увянут они,
Далёко от брани и спора
Я прожил бы мирные дни!”

Так думает витязь, вздыхая,
На тёмном кургане сидит,
Доколе заря золотая
Пустынную степь озарит;

Тогда он обратно уходит,
В подземный уходит он дом,
А ветер по-прежнему бродит,
И грустно и пусто кругом.

Сноски

1

Вставать, дети, вставать!.. пора. Мать уже в зале (нем.).

Читайте также:  Какой витамин принимать если болит голова

2

Ну, ну, лентяй! (нем.).

3

Ах, оставьте (нем.).

4

Скоро ли вы будете готовы? (нем.).

5

Милый (нем.).

6

Татарами в те времена называли горцев Северного Кавказа, которые подчинялись законам мусульманской веры (религии).

7

“Рольней” или “черпальной” на бумажных фабриках называется то строение, где в чанах вычерпывают бумагу. Оно находится у самой плотины, под колесом.

8

“Лисовщики” гладят, скоблят бумагу.

9

“Дворцом” называется у нас место, по которому вода бежит на колесо.

10

Сетка, которой бумагу черпают.

11

По-орловскому: змеи.

12

Так мужики называют у нас солнечное затмение.

13

В поверье о “Тришке”, вероятно, отозвалось сказание об антихристе.

14

Сугибель – крутой поворот в овраге.

15

Бучило – глубокая яма с весенней водой, оставшейся после половодья, которая не пересыхает даже летом.

16

Крестовый брат – Добрыня и Алёша обменялись нательными крестами и стали “крестовыми братьями”.

17

Да ходит по гридне окоракою – ходит по комнате на четвереньках.

18

Колпак да земли греческой – головной убор странника по святым местам (здесь превращён в метательное оружие).

19

Пуд – старинная русская мера веса, чуть более 16 кг.

20

Былиц кликал. Былица – знахарка, гадающая по травам.

Источник