У меня голова болит я вышла на воздух авось пройдет
Письмо четвёртое
От того же к тому же
Сельцо М…ое, 20 нюня 1850.
Чтение произошло вчера, милый друг, и как именно, о том следуют пункты. Прежде всего спешу сказать: успех неожиданный… то есть «успех» — не то слово… Ну, слушай. Я приехал к обеду. За столом нас было шестеро: она, Приимков, дочка, гувернантка (незначительная белая фигурка), я и какой-то старый немец, в коротеньком коричневом фраке, чистый, выбритый, потертый, с самым смирным и честным лицом, с беззубой улыбкой, с запахом цикорного кофе… все старые немцы так пахнут. Меня с ним познакомили: это был некто Шиммель, учитель немецкого языка у соседей Приимкова, князей Х…х. Вера Николаевна, кажется, благоволит к нему и пригласила его присутствовать на чтении. Мы обедали поздно и долго не выходили из-за стола, потом гуляли. Погода была чудесная. Утром шел дождь и ветер шумел, а к вечеру всё утихло. Мы вместе с нею вышли на открытую поляну. Прямо над поляной легко и высоко стояло большое розовое облако; как дым, тянулись по нем серые полосы; на самом краю его, то показываясь, то исчезая, дрожала звездочка, а немного подалее виднелся белый серп месяца на слегка поалевшей лазури. Я указал Вере Николаевне на это облако.
— Да, — сказала она, — это прекрасно, но посмотрите-ка сюда.
Я оглянулся. Закрывая собою заходившее солнце, вздымалась огромная темно-синяя туча; видом своим она представляла подобие огнедышащей горы; ее верх широким снопом раскидывался по небу; яркой каймой окружал ее зловещий багрянец и в одном месте, на самой середине, пробивал насквозь ее тяжелую громаду, как бы вырываясь из раскаленного жерла…
— Быть грозе, — заметил Приимков.
Но я отдаляюсь от главного. Я в последнем письме забыл тебе сказать, что, приехав домой от Приимковых, я раскаивался, что назвал именно «Фауста»; для первого раза Шиллер гораздо бы лучше годился, уж коли дело пошло на немцев. Особенно пугали меня первые сцены до знакомства с Гретхен; насчет Мефистофеля я тоже не был покоен. Но я находился под влиянием «Фауста» и ничего другого не мог бы прочесть с охотой. Когда уже совсем стемнело, мы отправились в китайский домик; его накануне привели в порядок. Прямо против двери, перед диванчиком, стоял круглый стол, покрытый ковром; кругом расставлены были кресла и стулья; на столе горела лампа. Я сел на диванчик, достал книжку. Вера Николаевна поместилась на креслах несколько поодаль, недалеко от двери. За дверью, среди тьмы, выставлялась, слегка качаясь, зеленая ветка акации, освещенная лампой; изредка вливалась в комнату струя ночного воздуха. Приимков сел близ меня у стола, немец возле него. Гувернантка осталась с Наташей в доме. Я произнес небольшую вступительную речь: упомянул о старинной легенде доктора Фауста,{15} о значении Мефистофеля, о самом Гёте и попросил остановить меня, если что покажется непонятным. Потом я откашлянулся… Приимков спросил меня, не нужно ли мне воды с сахаром и, по всему можно было заметить, остался очень собой доволен, что сделал мне этот вопрос. Я отказался. Глубокое молчание воцарилось. Я начал читать, не поднимая глаз; мне было неловко, сердце билось, и голос дрожал. Первое восклицание сочувствия вырвалось у немца, и в продолжение чтения он один нарушал тишину… «Удивительно! возвышенно! — твердил он, изредка прибавляя: — А вот это глубоко». Приимков, как я мог заметить, скучал: по-немецки понимал он довольно плохо и сам сознавался, что стихов не любит!.. Вольно ж было ему! Я за столом хотел было намекнуть, что чтение может обойтись без него, да посовестился. Вера Николаевна не шевелилась; раза два я украдкой взглянул на нее: глаза ее внимательно и прямо были устремлены на меня; ее лицо мне показалось бледным. После первой встречи Фауста с Гретхен она отделилась от спинки кресел, сложила руки и в таком положении осталась неподвижной до конца. Я чувствовал, что Приимкову тошно приходилось, и это меня сперва охлаждало, но понемногу я забыл о нем, разгорячился и читал с жаром, с увлечением… Я читал для одной Веры Николаевны: внутренний голос говорил мне, что «Фауст» на нее действует. Когда я кончил (интермеццо я пропустил:{16} эта штука по манере принадлежит уже ко второй части; да из «Ночи на Брокене»{17} я кое-что выкинул)… когда я кончил, когда прозвучало это последнее «Генрих!» — немец с умилением произнес: «Боже! как прекрасно!» Приимков, словно обрадованный (бедняк!), вскочил, вздохнул и начал благодарить меня за доставленное удовольствие… Но я не отвечал ему: я глядел на Веру Николаевну… Я хотел услыхать, что она скажет. Она встала, подошла нерешительными шагами к двери, постояла на пороге и тихонько вышла в сад. Я бросился за ней вслед. Она успела уже отойти несколько шагов; платье ее чуть белело в густой тени.
— Что же? — крикнул я, — вам не понравилось?
Она остановилась.
— Можете вы оставить мне эту книгу? — раздался ее голос.
— Я вам ее подарю, Вера Николаевна, если вы желаете иметь ее.
— Благодарствуйте! — отвечала она и скрылась.
Приимков и немец подошли ко мне.
— Как удивительно тепло! — заметил Приимков, — даже душно. Но куда жена пошла?
— Кажется, домой, — отвечал я.
— Я думаю, скоро пора ужинать, — возразил он. — Вы превосходно читаете, — прибавил он погодя немного.
— Вере Николаевне, кажется, понравился «Фауст», — проговорил я.
— Без сомнения! — воскликнул Приимков.
— О, конечно! — подхватил Шиммель.
Мы пришли в дом.
— Где барыня? — спросил Приимков у попавшейся нам навстречу горничной.
— В спальню пойти изволили.
Приимков отправился в спальню.
Я вышел на террасу вместе с Шиммелем. Старик поднял глаза к небу.
— Сколько звезд! — медленно проговорил он, понюхав табаку, — и это все миры, — прибавил он и понюхал в другой раз.
Я не почел за нужное отвечать ему и только молча посмотрел вверх. Тайное недоумение тяготило мою душу… Звезды, мне казалось, серьезно глядели на нас.
Минут через пять явился Приимков и позвал нас в столовую. Скоро пришла и Вера Николаевна. Мы сели.
— Посмотрите-ка на Верочку, — сказал мне Приимков.
Я взглянул на нее.
— Что? ничего не замечаете?
Я действительно заметил перемену в ее лице, но, не знаю почему, отвечал:
— Нет, ничего.
— Глаза у ней красны, — продолжал Приимков.
Я промолчал.
— Вообразите, я пришел к ней наверх и застаю ее: она плачет. Этого с ней давно не случалось. Я вам могу сказать, когда она в последний раз плакала: когда Саша у нас скончалась. Вот что вы наделали с вашим «Фаустом»! — прибавил он с улыбкой.
— Стало быть, Вера Николаевна, — начал я, — вы теперь видите, что я был прав, когда…
— Я этого не ожидала, — перебила она меня, — но бог еще знает, правы ли вы. Может быть, оттого матушка и запрещала мне читать подобные книги, что она знала…
Вера Николаевна остановилась.
— Что знала? — повторил я. — Говорите.
— К чему? Мне и так совестно: о чем это я плакала? Впрочем, мы еще с вами потолкуем. Я многое не совсем поняла.
— Отчего же вы меня не остановили?
— Слова-то я все поняла и смысл их, но…
Она не докончила речи и задумалась. В это мгновение из саду пронесся шум листьев, внезапно поколебленных налетевшим ветром. Вера Николаевна вздрогнула и повернулась лицом к раскрытому окну.
— Я вам говорил, что будет гроза! — воскликнул Приимков. — А ты, Верочка, чего это так вздрагиваешь?
Она взглянула на него молча. Слабо и далеко сверкнувшая молния таинственно отразилась на ее недвижном лице.
— Всё по милости «Фауста», — продолжал Приимков. — После ужина надо будет сейчас на боковую… не правда ли, г. Шиммель?
— После нравственного удовольствия физический отдых столь же благодетелен, сколь полезен, — возразил добрый немец и выпил рюмочку водки.
После ужина мы тотчас разошлись. Прощаясь с Верой Николаевной, я пожал ей руку; рука у ней была холодна. Я пришел в отведенную мне комнату и долго стоял перед окном, прежде чем разделся и лег в постель. Предсказание Приимкова сбылось: гроза надвинулась и разразилась. Я слушал шум ветра, стук и хлопанье дождя, глядел, как при каждой вспышке молнии церковь, вблизи построенная над озером, то вдруг являлась черною на белом фоне, то белою на черном, то опять поглощалась мраком… Но мысли мои были далеко. Я думал о Вере Николаевне, думал о том, что́ она мне скажет, когда прочтет сама «Фауста», думал о ее слезах, вспоминал, как она слушала…
Гроза уже давно прошла — звезды засияли, всё замолкло кругом. Какая-то не известная мне птица пела на разные голоса, несколько раз сряду повторяя одно и то же колено. Ее звонкий одинокий голос странно звучал среди глубокой тишины; а я всё еще не ложился…
На другое утро я раньше всех сошел в гостиную и остановился перед портретом Ельцовой. «Что, взяла, — подумал я с тайным чувством насмешливого торжества, — ведь вот же прочел твоей дочери запрещенную книгу!» Вдруг мне почудилось… ты, вероятно, заметил, что глаза en face всегда кажутся устремленными прямо на зрителя… но на этот раз мне, право, почудилось, что старуха с укоризной обратила их на меня.
Я отвернулся, подошел к окну и увидел Веру Николаевну. С зонтиком на плече, с легкой белой косынкой на голове, шла она по саду. Я тотчас вышел из дому и поздоровался с нею.
— Я всю ночь не спала, — сказала она мне, — у меня голова болит; я вышла на воздух — авось пройдет.
— Неужели это от вчерашнего чтения? — спросил я.
— Конечно: я к этому не привыкла. В этой вашей книге есть вещи, от которых я никак отделаться не могу; мне кажется, это они мне так жгут голову, — прибавила она, приложив руку ко лбу.
— И прекрасно, — промолвил я, — но вот что дурно: боюсь я, как бы эта бессонница и головная боль не отбили у вас охоты читать такие вещи.
— Вы думаете? — возразила она и сорвала мимоходом ветку дикого жасмина. — Бог знает! Мне кажется, кто раз ступит на эту дорогу, тот уже назад не вернется.
Она вдруг бросила ветку в сторону.
— Пойдемте сядемте в эту беседку, — продолжала она, — и, пожалуйста, до тех пор, пока я не заговорю с вами сама, не упоминайте мне… об этой книге. (Она как будто боялась произнести имя «Фауста».)
Мы вошли в беседку, сели.
— Я не буду говорить вам о «Фаусте», — начал я, — но вы позволите мне поздравить вас и сказать вам, что я вам завидую.
— Вы мне завидуете?
— Да; вам, как я теперь вас знаю, с вашей душою, сколько предстоит наслаждений! Есть великие поэты, кроме Гёте: Шекспир, Шиллер… да и наш Пушкин… и с ним вам надо познакомиться.
Она молчала и чертила зонтиком по песку.
О, друг мой Семен Николаич! если б ты мог видеть, как она была мила в это мгновение: бледная почти до прозрачности, слегка наклоненная, усталая, внутренно расстроенная — и все-таки ясная, как небо! Я говорил, говорил долго, потом умолк — и так сидел молча да глядел на нее…
Она не поднимала глаз и продолжала то чертить зонтиком, то стирать начерченное. Вдруг раздались проворные детские шаги: Наташа вбежала в беседку. Вера Николаевна выпрямилась, встала и, к удивлению моему, с какой-то порывистой нежностью обняла свою дочь… Это не в ее привычках. Потом явился Приимков. Седовласый, но аккуратный младенец Шиммель уехал до света, чтоб не пропустить урока. Мы пошли пить чай.
Однако я устал; пора кончить это письмо. Оно должно показаться тебе нелепым, смутным. Я сам чувствую себя смутным. Мне не по себе. Я не знаю, что со мною. Мне то и дело мерещится маленькая комната с голыми стенами, лампа, раскрытая дверь; запах и свежесть ночи, а там, возле двери, внимательное молодое лицо, легкие белые одежды… Я понимаю теперь, почему я хотел на ней жениться: я, видно, не так был глуп перед поездкой в Берлин, как я до сих пор думал. Да, Семен Николаич, в странном состоянии духа находится ваш друг. Всё это, я знаю, пройдет… а если не пройдет — ну, что ж? не пройдет. Но я все-таки собой доволен: во-первых, я удивительный провел вечер; а во-вторых, если я разбудил эту душу, кто может меня обвинить? Старуха Ельцова пригвождена к стене и должна молчать. Старуха!.. Подробности ее жизни не все мне известны; но я знаю, что она убежала из отцовского дома: видно, недаром она родилась от итальянки. Ей хотелось застраховать свою дочь… Посмотрим.
Бросаю перо. Ты, насмешливый человек, пожалуйста, думай обо мне что хочешь, но не глумись надо мною письменно. Мы с тобой старые приятели и должны щадить друг друга. Прощай!
Твой П. Б.
Источник
Передайте, пожалуйста, эту рукопись редактору — вводное слово («прошу вас»); Скажи пожалуйста, какой храбрец! — цельное сочетание при выражении удивления, возмущения, негодования; Вечером пожалуйста, а днём прийти не могу — частица для выражения согласия («да»); Пригласить к себе — пожалуйста, но сам он в гости не пойдёт — частица («да»).
Засаленная кепка, с которой Бредюк, похоже, не расставался и во сне, была надвинута на лоб (Ф.) — вводное слово в середине предложения; Он отвечал, похоже даже не скрывая своего недоверия к словам собеседника — вводное слово в начале обособленного оборота; Похоже что нет — цельное сочетание.
Было уже, пожалуй, за полночь (Марк.) — вводное слово; Занять это место имеет право не он один, а пожалуй что, и другие — цельное сочетание; Пожалуй и нет.
Примечание. Не являются вводными и не выделяются запятыми слова и словосочетания: авось, бишь, буквально, будто, вдобавок, в довершение, вдруг, ведь, в конечном счёте, вот, вряд ли, всё-таки, даже, едва ли, исключительно, именно, как будто, как бы, как раз, между тем, небось, никак, почти, поэтому, приблизительно, примерно, притом, причём, просто, решительно, словно, якобы и др. (частицы, наречия).
Пунктуационное выделение этих слов объясняется разными причинами: в одних случаях сказывается то обстоятельство, что некоторые из приведенных слов относятся к так называемым модальным частицам, близким к модальным (вводным) словам; в других — играют роль смысловые оттенки, присущие отдельным словам и допускающие их выделение запятыми; наконец, возможно влияние прежних правил или индивидуальной авторской пунктуации. Ср.:
У меня голова болит; я вышла на воздух — авось пройдёт (Т.); Авось, надумаете и придёте (Ч.);
В довершение всего начался дождь (Ч.). — И, в довершение всего, ни вилок, ни ножей (С.-Щ.) — факультативное обособление (см. § 20);
Небось струсил, паренёк?; Замёрзли небось?; Все они небось виноваты. — Небось, на нас не сунутся (П.); Одним не птица мельница, что, как ни машет крыльями, небось, не полетит (Н.); Ну а жена твоя? Небось, красавица (Ч.);
…Да никак колосистую рожь переросла наша дочка! (Н.); Батюшки, никак барин? (Тел.). — А мне, никак, опять есть хочется (Т.); Да, никак, ты самый обидчик и есть (С.-Щ.);
Мы примерно в этих тонах и с такими выводами вели беседу (Фурм.) («приблизительно»). — Стараюсь об ней, примерно, не думать — никак невозможно (Остр.) («например»).
9. Пунктуация при словах и словосочетаниях наконец, в конце концов, однако, конечно, вообще, в общем, во всяком случае, в свою очередь, в самом деле, в частности, главным образом, главное, значит, наоборот, например, по крайней мере, с точки зрения, со своей стороны и др. имеет свои особенности.
1) Слово наконец является вводным и обособляется:
а) если указывает на связь мыслей, порядок их изложения (в значении «и еще»), завершает собой перечисление: Опекушин был выходцем из простого народа, сперва — самоучка, затем признанный художник и, наконец, академик (Тел.); Усевшись где-нибудь на кургане в степи, или на холмике над рекой, или, наконец, на хорошо знакомом утёсе, слепой слушал лишь шелест листьев… (Кор.); часто слову наконец при однородных членах предложения предшествуют слова во-первых, во-вторых и т. д. или с одной стороны, с другой стороны, по отношению к которым слово наконец является замыкающим перечисление;
б) если дает оценку факту с точки зрения говорящего или употребляется для выражения нетерпения, для усиления, подчеркивания чего-либо: Да и наконец, всегда лучше впасть в ошибку, думая хорошо (М.Г.); Да уходите же, на конец! (Ч.) В значениях «под конец», «напоследок», «после всего», «в результате всего» слово наконец не является вводным и выполняет функцию наречия-обстоятельства: Давал три бала ежегодно и промотался наконец (П.); Бежал, бежал, наконец устал (Усп.); …Мы поднимались всё выше и выше и наконец достигли вершины горы (Закр.); …Быстро ушли все наличные деньги, бриллианты жены, наконец и большая часть приданого дочери (Гонч.); Наконец все дела были кончены. В этих значениях к слову наконец обычно может быть добавлена частица —то (при вводном слове такое добавление невозможно); ср.: Наконец добрались до места ночлега ( = Наконец-то добрались…). — Можно, наконец, обратиться за советом к специалисту (добавление частицы —то невозможно).
2) Аналогичное различие имеется между функцией вводности и функцией обстоятельства у сочетания в конце концов; ср.: Ведь, в конце концов, мы никуда не спешили (указывается не время, а вывод, к которому пришел говорящий в итоге ряда рассуждений); Ну что, в конце концов, с вами случится?; Я же не преступник, в конце концов; Актёр, в конце концов, мало подготовлен для такой ответственной роли; Он, в конце концов, достаточно осторожен; В конце концов, я во всём виноват; Случилось то, чего, в конце концов, нельзя было избежать; А скажи, пожалуйста, всё-таки, в конце концов, где у тебя жена? (А.Т.); В конце концов они [офицеры] взяли сторону командира (Н.-П.); В конце концов соглашение было достигнуто; Забастовщики в конце концов добились своего (см. указанные выше значения наречия-обстоятельства наконец: «под конец», «напоследок», «после всего», «в результате всего»); Каштанка отлично помнила, как она провела день и как в конце концов попала на этот незнакомый тротуар (Ч.); Однако он не устоял перед просьбами и в конце концов согласился (Купр.).
3) Слово однако является вводным и обособляется, если стоит в середине или в конце предложения: Смотри, однако, Вера, будь осторожна (Т.); Страстно преданный барину, он, однако ж, редкий день в чём-нибудь не солжёт ему (Гонч.); Погода была ветреная, ветер, однако, не совсем попутный (Гонч.); Но, однако, меня ужасно мучит шведская спичка (Ч.) — соседство слов но и однако указывает, что второе из них употреблено не в функции однозначного союза; Как я его ловко, однако! (Ч.), Столько хлопот, однако (Ч.).
В начале предложения (или части сложного предложения) либо как средство связи однородных членов слово однако имеет значение противительного союза и не является вводным: Однако хитрая политика отца ничуть не обидела его (Соб.); Канонада стала слабее, однако трескотня ружей сзади и справа слышалась всё чаще и чаще (Л.Т.); Мы не надеялись никогда более встретиться, однако встретились (Л.).
В редких случаях слово однако в начале предложения отделяется запятой, приближаясь по значению к междометию (выражает удивление, недоумение, возмущение): Однако, какой ветер! (Ч.); Однако ж, надо пить кофе (Ч.); Однако, многого захотели!
4) Слово конечно обычно выделяется запятыми в качестве вводного: Конечно, много значит привычка (Ч.); Вам до меня, конечно, нет никакого дела (А.Т.); Вначале были трудности, конечно.
Но иногда слово конечно, произносимое тоном уверенности, убежденности, приобретает значение утвердительной частицы и пунктуационно не выделяется: Конечно правда!: Конечно же это так; Я конечно бы пришёл, если бы меня заранее предупредили. Ср.:
Источник